Обдумывая всё это, Гизелиус, не переставая, плел защитное заклинание собственного изобретения, закрывающее даже малейшее проникновение в мозг. Твердо зная, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы хоть кто-то сумел пробиться хоть в одну из тайн, хранящихся там. А тем более - Вестур.
Перед магистром, уверенным, что практическому правителю совета доступны самые сильные амулеты и эликсиры, стояла почти невыполнимая задача - сохранить себя и доверившихся ему людей. И он знал всего один-единственный способ, как это проделать. Предстать перед проверяющим полнейшим идиотом, потерявшим рассудок при воздействии ловчей сети.
Конечно… был еще очень ненадежный путь, как избежать нежелательной проверки - попробовать сбежать сейчас. Однако ни какой, даже малейшей уверенности, что это удастся, у Гизелиуса не было. Теперь, когда Вестур его увидел и опознал как лекаря герцога, он наверняка активировал все возможные охранки и ловушки… и для того, чтобы их пройти, у мага сейчас не хватит ни сил, ни запаса энергии. Да и амулеты совершенно пусты… потребуется не один день, чтоб их зарядить.
Похититель вернулся примерно через час, и Гизелиус, прежде чем зажмуриться, успел мельком оглядеть высокого и плечистого мужчину, нагнувшись протискивающегося в дверь коморки. Можно было предположить, что это тот самый шпион, который до этого изображал мусорщика, и судя по сигналу простенькой сигналки, пришел он один. Громко протопал к лежанке, сгреб магистра в охапку, теперь уже далеко не так бережно, как в прошлый раз и потащил куда-то прочь из маленькой, но уютной комнатки, которую Гизелиус от безделья успел рассмотреть во всех подробностях.
Находилась она, по всей вероятности, над каретной, потому что из окна было видно лениво светлеющее небо и верхушки старых яблонь, на которых еще кое-где висели запоздалые яблоки.
После короткого путешествия по лестнице магистр снова оказался в будке мусорщика, однако теперь шпион накрепко связал щиколотки пленника и его запястья заговоренным шнуром, вызвав этим действием в душе мага волну тревоги. И не имело никакого значения, что он подготовился, как смог, противник-то, не обычный воришка или разбойник, а сам всемогущий Вестур.
Ни один, самый проницательный маг не может точно сосчитать, сколько амулетов и артефактов проходит через это ведомство, призванное осуществлять проверку за законностью применения магии. И уж тем более никто не знает, сколько из этих ценных вещиц прилипает к ловким ручкам Вестура. Были, разумеется, люди, недовольные исчезновением своей собственности, но им показывали протоколы изъятия неположенных к употреблению предметов оформленные по всем правилам. А иногда - и акты комиссии об их принудительном уничтожении. И больше уже никто не спорил, нет предмета спора - нет и претензий.
Только одно обстоятельство радовало магистра, как ребенка, то, что много лет назад он позволил предусмотрительному Агранату себя уговорить.
На полную смену внешности и имени. Во всех документах и хрониках значится, что некий маг-ментальщик, преступивший закон, в знак наказания высылается из королевства навсегда. Известно даже, что он сел на корабль, отправившийся на далекий южный континент, и есть свидетельства капитана, что там он и поселился, в маленьком приморском поселке.
И только два человека, сам Гизелиус, и молодой король знали, что туда переселился старый знахарь из замка Анрим, давно мечтавший о южных морях. Причем замена была проведена с такой секретностью, что даже жившие в соседних комнатах слуги ничего не заметили и не заподозрили. И если кто-то вздумал покопаться в их памяти, он бы обнаружил, что в замке ничего необычного или странного в тот день не произошло. Кроме ночного приезда гонца, доставившего управляющему письмо от хозяина и спозаранку отправившегося в обратный путь. Ну так это было как раз самым обычным делом, именно так всегда и поступали торопливые курьеры.
Разумеется, и в ковене кое-кто знал… из самых надежных друзей, впрочем, почти у каждого магистра были подобные тайны, а у некоторых и не по одной, и потому первым заклинанием, которое дарили молодому магу при вступлении в ковен, было принудительное молчание. То есть, если под влиянием нежных чувств или выпитого бокала, у мага появлялось сильное желание рассказать один из секретов, своих или чужих, сделать он это не мог физически. Язык упорно нес какую-то галиматью. И только добравшись до тайного места, где хранился тщательно защищенный сундучок с заклинанием ключа, магистр мог снять с себя самим же наложенное молчание.
Но обычно к этому моменту желание открывать тайны остывало или даже переходило в стыдливое раскаяние и понимание, как все-таки сильна в людях неистребимая страсть к обсуждениям своих и чужих слабостей и бед.
Будка снова покачивалась из стороны в сторону, лошадка звонко цокала копытами по камням мостовой, но теперь, при свете дня, по мелькавшим в незанавешенном оконце фрагментам домов и арок, Гизелиус постепенно догадался, в какую часть города направляется повозка.
И поневоле похолодел от ужаса, принадлежавшее совету здание, в котором отдыхал на водах сам глава и его подчиненные, находилось именно в той стороне.
Первым позывом было жгучее желание немедленно распутать веревки и исчезнуть из этой будки как привидение. Сейчас, немедленно, пока еще есть возможность, позже её уже не будет. В каждом здании, принадлежащем совету, первым делом обустраивались подвалы. Подземные хранилища и лаборатории могли понадобиться служителям, стоящим на страже спокойствия обычных жителей, в любой момент. Однако сами простые горожане почему-то упорно боялись не недоброкачественных амулетов или тайных заклинаний, а именно этих подвалов, шепотом и с оглядкой рассказывая про них такие вещи, от которых у слушателей стыла кровь. И хотя магистр с большой долей вероятности мог предположить, что все это досужие выдумки, одно он знал точно, выбраться из хорошо охраняемого и защищенного мощными запорами и заклинаниями подвала у него не будет никакого шанса.